Борис Стругацкий. Правила жизни
Начинать всегда стоит с того, что сеет сомнение.
У культурных людей гораздо больше оснований напиваться, чем у некультурных. Человек пьет потому, что его желания не соответствуют его возможностям. Он никак не привыкнет к мысли, что жить должно трудно. А хочется — чтоб было просто и легко.
Мы живем в цивилизации статуса: если ты занимаешь такое-то социальное положение — ты должен жить в таком-то районе, носить такую-то одежду, ходить в такие-то рестораны. Цивилизация статуса существовала всегда. Подростки моего времени щеголяли в немыслимых клешах, злоупотребляли блатным жаргоном — что тоже говорило об их статусе.
Сам я вообще-то дикий. На свою свадьбу в ресторан «Метрополь» я пришел в спортивных тапочках, а галстук мне одолжил швейцар в гардеробе. Ненавижу одеваться по форме.
Общий спад при наличии некоторых исключений — вот самое естественное и обыкновенное состояние искусства, литературы, в любое время и в любой стране.
Мы с братом писали 40 лет назад: «Привычка терпеть и приспосабливаться превращает людей в бессловесных скотов». Так было — так будет. Это в России — наследственное. Все довольны. Мы умеем изменяться только в силу жестокой необходимости.
Россия сейчас напоминает Веймарскую Германию конца 1920-х годов. Мы с Алексеем Германом занялись «Трудно быть богом» еще в середине 1960-х — начальство снять фильм не позволило. В 1990-х Герман снова о нем заговорил. Я тогда был уверен, что тема противостояния в России интеллигенции и власти уже не актуальна. Герман смотрел дальше меня и, похоже, оказался прав. Остается только надеяться, что всякая трагедия истории повторяется в виде фарса. Только фарс — это не обязательно смешно. Это еще и дико.
Ничто так не взрослит, как предательство.
Женщины не любят рассуждать. Но если начинают, то становятся крайне категоричны.
XX век для меня — век ослепительных обещаний и кровавых разочарований. Ни панацеи от всех болезней не открыли, ни даже средства от кариеса, не говоря уж о раке. Бедность — не победили. Утопии — не построили. Полет на Марс Королев относил на 1990-е годы — не получилось. Разумной или даже самой примитивной жизни во Вселенной, видимо, нет. На носу — исчерпание запасов углеводородов, тотальный энергетический кризис, возвращение в начало прошлого века. Перефразируя Ильфа: мобильники есть, а счастья нет.
Мужчина в сорок лет понимает, что жизнь сделана. Или не сделана. В шестьдесят он понимает, что жизнь кончена — остались пустяки.
Умный, если действительно умен, не знает, что он умный.
Надо смотреть на все с холодным вниманием. Страна, только-только вынырнувшая из трясины тоталитаризма, снова — и с удовольствием! — погружается в ту же трясину. Что может быть абсурднее, казалось бы? А на самом деле — естественный и закономерный процесс, движение вдоль равнодействующей миллионов воль.
Будущее мира? Жить станет холоднее, голоднее, несвободнее.
На самом деле мы c братом никогда не пытались предсказать будущее — мы всего лишь описывали Мир-в-котором-нам-хотелось-бы-жить.
У культурных людей гораздо больше оснований напиваться, чем у некультурных. Человек пьет потому, что его желания не соответствуют его возможностям. Он никак не привыкнет к мысли, что жить должно трудно. А хочется — чтоб было просто и легко.
Мы живем в цивилизации статуса: если ты занимаешь такое-то социальное положение — ты должен жить в таком-то районе, носить такую-то одежду, ходить в такие-то рестораны. Цивилизация статуса существовала всегда. Подростки моего времени щеголяли в немыслимых клешах, злоупотребляли блатным жаргоном — что тоже говорило об их статусе.
Сам я вообще-то дикий. На свою свадьбу в ресторан «Метрополь» я пришел в спортивных тапочках, а галстук мне одолжил швейцар в гардеробе. Ненавижу одеваться по форме.
Общий спад при наличии некоторых исключений — вот самое естественное и обыкновенное состояние искусства, литературы, в любое время и в любой стране.
Мы с братом писали 40 лет назад: «Привычка терпеть и приспосабливаться превращает людей в бессловесных скотов». Так было — так будет. Это в России — наследственное. Все довольны. Мы умеем изменяться только в силу жестокой необходимости.
Россия сейчас напоминает Веймарскую Германию конца 1920-х годов. Мы с Алексеем Германом занялись «Трудно быть богом» еще в середине 1960-х — начальство снять фильм не позволило. В 1990-х Герман снова о нем заговорил. Я тогда был уверен, что тема противостояния в России интеллигенции и власти уже не актуальна. Герман смотрел дальше меня и, похоже, оказался прав. Остается только надеяться, что всякая трагедия истории повторяется в виде фарса. Только фарс — это не обязательно смешно. Это еще и дико.
Ничто так не взрослит, как предательство.
Женщины не любят рассуждать. Но если начинают, то становятся крайне категоричны.
XX век для меня — век ослепительных обещаний и кровавых разочарований. Ни панацеи от всех болезней не открыли, ни даже средства от кариеса, не говоря уж о раке. Бедность — не победили. Утопии — не построили. Полет на Марс Королев относил на 1990-е годы — не получилось. Разумной или даже самой примитивной жизни во Вселенной, видимо, нет. На носу — исчерпание запасов углеводородов, тотальный энергетический кризис, возвращение в начало прошлого века. Перефразируя Ильфа: мобильники есть, а счастья нет.
Мужчина в сорок лет понимает, что жизнь сделана. Или не сделана. В шестьдесят он понимает, что жизнь кончена — остались пустяки.
Умный, если действительно умен, не знает, что он умный.
Надо смотреть на все с холодным вниманием. Страна, только-только вынырнувшая из трясины тоталитаризма, снова — и с удовольствием! — погружается в ту же трясину. Что может быть абсурднее, казалось бы? А на самом деле — естественный и закономерный процесс, движение вдоль равнодействующей миллионов воль.
Будущее мира? Жить станет холоднее, голоднее, несвободнее.
На самом деле мы c братом никогда не пытались предсказать будущее — мы всего лишь описывали Мир-в-котором-нам-хотелось-бы-жить.
