Я была наркоманкой и проституткой. Теперь примерная жена и домохозяйка!
Я не проснулась однажды утром с решением разрушить свою жизнь. Всё было гораздо мельче: старые друзья, бутылка, перешедшая из рук в руки, дорожка, ночь, которая тянулась слишком долго. Трава, водка, таблетки, потом метамфетамин и героин. Каждое «почему бы и нет» делало следующее проще. К тому времени, как я поняла, что погрязла в этом, мне уже было всё равно, смогу ли я коснуться дна.
С шестнадцати до двадцати двух я жила в замкнутом круге. Я танцевала в стриптизе. Я работала в эскорте. Я работала на веб-камеру и «стримила сиськи» ещё до того, как это словосочетание стало популярным. Я говорила себе, что это быстрые деньги. Технически это правда. Другие истины были менее гламурными: каучсерфинг, пока диваны не исчезли, зависимость от мужчин постарше, которые были скорее арендодателями, чем бойфрендами, пара ночёвок в приютах и несколько периодов, когда «домом» было всё, что я могла унести. Некоторое время я работала фармацевтом — заказы по почте, без обслуживания клиентов, — но потеряла её, когда подсела на метамфетамин. Если вам интересно, как совмещать зависимость и такую работу, ответ — плохо и недолго.
Типичный день был до боли прост: кайф, спотыкаясь отработала свою смену, снова кайф, притворяясь, что у меня есть план, снова кайф. Я тратила деньги на вещи, которые не имели значения, потому что ничто не имело значения больше, чем следующая доза. Когда наступал спад, я ненавидела всё, включая себя, и единственное лекарство, которое я знала, — это то, которое запускало цикл заново. Если бы я спросила себя: «Зачем ты это сделала?», честный ответ был бы: автопилот. Я была пассажиром в собственном теле.
Люди спрашивают о сексе, как будто это самое интересное. Это не так, но я скажу вот что: я спала со многими. Я не могу назвать точное число, потому что диссоциация и наркотики превращают время в статику. Сорок, пятьдесят, больше — всё размывается. Секс не придавал сил и не возбуждал. Большую часть времени я была слишком оцепеневшей, чтобы чувствовать что-либо, кроме мысли, что надо притворяться, что чувствую. Кайф в начале был невероятным — это тепло, словно ракета взлетает, ощущение, что ничто не может меня ранить, этот мягкий, тяжёлый кивок, когда мир отступает, как захлопнувшаяся дверь. Позже этот кайф стал серым и тусклым. Я продолжала принимать больше, думая, что смогу снова поймать то первое чувство. Но это невозможно. Ты ловишь только последствия.
Самая страшная ночь была не в какой-то киношной погоне. Было тихо. Я сделала укол двум друзьям. Я видела, как они оба вяло дышат, сбиваясь с дыхания, а я не могу пошевелиться. Я была «заперта» — туннельное зрение, без голоса, без тела, как будто мой разум сидел в первом ряду, а моё тело сдавалось. Мы все проснулись. Хотелось бы, чтобы это преподало мне какой-то урок, кроме удачи, но это правда. Удача и тот факт, что кто-то достаточно сильно меня встряхнул.
Если хотите знать, что метамфетамин сделал с моим телом: мои зубы и так были в ужасном состоянии — скученные, ортодонтические конструкции только усугубляли ситуацию. Метамфетамин не помог. Я горжусь тем, что мне пришлось удалить всего один зуб (не считая зубов мудрости). Что касается обезболивающих, то позже я научилась ставить чёткие границы. После операций я попросила максимально короткие рецепты на опиаты и налегла на неопиоиды, такие как кеторолак. Я не пью. Я не курю травку. Кофеин — мои единственные проблемные отношения, и, ладно, это навсегда 2020 год — у кого его нет?
У меня не было чёткого «дна». Целая эпоха была дном. Изменения происходили медленно: сначала детоксикация, затем дневной стационар. Быть «нянькой» во время абстиненции было одновременно унизительно и жизненно важно. Когда туман рассеивался, чувства возвращались рваными маленькими осколками. Я срывалась. Снова срывалась. Каждый раз я оставалась чистым чуть дольше. У меня не было какого-то благородного внутреннего компаса — у меня были повторения и люди, которые отказывались от меня отказываться.
Один из таких людей стал моим мужем. Мы познакомились на одном курсе, когда я получала лицензию фармацевта. Мы изучали разные предметы, но наши графики пересеклись, а затем и наши жизни. Он знает о моём прошлом столько же, сколько и я, и, честно говоря, я знаю не всё. Вот что делает диссоциация: она разрывает временную шкалу. То, что он мне дал, не было спасением. Он устроил мне терапию и медицинскую помощь, сидел в приёмных, защищал, когда я не могла связать ни слова, оберегал меня, не заворачивая в пузырчатую плёнку. Он совершил невозможное: позволил мне ошибиться достаточно, чтобы научиться, а потом стоял там, невозмутимый, когда я обернулась. Если вы когда-нибудь любили наркомана, вы знаете, как сложно найти этот баланс. Если вы наркоман, вы знаете, как редко можно позволить кому-то любить вас так.
Раннее выздоровление сделало меня сентиментальной по отношению к скучным вещам. Списки продуктов. Арендная плата, оплаченная первого числа. Просыпаться и вспоминать весь предыдущий день. Люди спрашивают, скучаю ли я по чему-нибудь из прежней жизни. Иногда по адреналину. По ощущению отсутствия ответственности. Но это та ложь, которой я себя обманывала, чтобы выжить: свобода — это не отсутствие ответственности. Настоящая свобода — это снова иметь выбор.
Сталкиваюсь ли я с людьми из прошлого? Иногда. Обычно это напряжённо. Некоторые злятся, что я «ушла». Некоторые хотят связей, которые я им не дам. На некоторых я злюсь из-за того, что моё тело помнит лучше, чем разум. Границы спасают меня в этом. «Нет» — это полноценное предложение. Уйти — это не предательство, это навык.
Стигматизация ощущается ещё до того, как произнесено первое слово. Я понимаю, почему люди с подозрением относятся к прошлому, подобному моему. История повторяется, если только не выстраивать свою жизнь так, чтобы это было сложнее. Поэтому теперь я считаю чистоту годами. Я придерживаюсь привычного распорядка, над которым раньше насмехалась. Я говорю новым врачам всю правду. Я избегаю романов, которые кажутся машинами скорой помощи, мигалками, воем сирен, всем срочным и небезопасным. Я верна так, как молодая я и представить себе не могла. Это важно для меня.
Людям нужна мораль о наркотиках, сексе, количестве жертв и о том, можно ли «сделать из шлюхи домохозяйку». Мой ответ скучен и верен: люди меняются, когда есть условия для перемен, и они работают над этим. Я работала над этим. Мне помогали. Необходимо и то, и другое. Если вы ждёте, что мир упростит вам жизнь, вам придётся ждать долго. Если вы ждёте героя, начните с того, кто не блещет в зеркале — сон, еда, встречи, терапия, очередной звонок врачу, друг, который отберёт у вас ключи от машины, когда у вас трясутся руки.
Что касается будущего, я не строю из себя человека, который строит планы на пять лет. У меня есть достойная работа. Я учусь ответственно распоряжаться деньгами, которые раньше просто сжигала. Мои отношения длятся четыре года и крепки. Три года без секса переросли в нечто большее. Мы говорили о детях. Прежде чем принять решение, я хочу проконсультироваться с генетиком — у нас в семье есть семейные проблемы — и с акушером-гинекологом, который скажет мне медицинскую правду, а не просто пожелание. Это может показаться слишком клиническим. Это противоположность автопилоту.
Если ты всё ещё в этом – в ловушке, в тумане, в спирали стыда – вот что я хотела бы, чтобы кто-то сказал мне голосом, который я могда бы услышать: ты не одна такая сломленная. Первый раз не возвращается, и, гоняясь за ним, ты теряешь всё остальное. Абстиненция заканчивается. Чувства возвращаются. Они тебя не убьют. Расскажи хоть одному человеку всю правду. Дай тому, кому доверяешь, разрешение сделать то, что ты не можешь сделать. Попроси о коротких рецептах. Выбери скуку на время. Береги свой сон, как рецепт. Продолжай появляться, даже если вчера у тебя случился рецидив. День, когда ты ненавидишь себя громче всего, – это день, чтобы вернуться к лечению, а не день, чтобы исчезнуть.
Я не чувствую себя «спасённой». Я чувствую себя присутствующей. Я варю кофе на своей кухне и целую мужчину, который знает во мне худшее, но всё равно спрашивает, как прошёл мой день. Я ложусь спать трезвой и просыпаюсь с воспоминаниями. История не гламурная, но она хорошая. Я построила жизнь, в которой самое интересное — то, что я смогу её сохранить.
С шестнадцати до двадцати двух я жила в замкнутом круге. Я танцевала в стриптизе. Я работала в эскорте. Я работала на веб-камеру и «стримила сиськи» ещё до того, как это словосочетание стало популярным. Я говорила себе, что это быстрые деньги. Технически это правда. Другие истины были менее гламурными: каучсерфинг, пока диваны не исчезли, зависимость от мужчин постарше, которые были скорее арендодателями, чем бойфрендами, пара ночёвок в приютах и несколько периодов, когда «домом» было всё, что я могла унести. Некоторое время я работала фармацевтом — заказы по почте, без обслуживания клиентов, — но потеряла её, когда подсела на метамфетамин. Если вам интересно, как совмещать зависимость и такую работу, ответ — плохо и недолго.
Типичный день был до боли прост: кайф, спотыкаясь отработала свою смену, снова кайф, притворяясь, что у меня есть план, снова кайф. Я тратила деньги на вещи, которые не имели значения, потому что ничто не имело значения больше, чем следующая доза. Когда наступал спад, я ненавидела всё, включая себя, и единственное лекарство, которое я знала, — это то, которое запускало цикл заново. Если бы я спросила себя: «Зачем ты это сделала?», честный ответ был бы: автопилот. Я была пассажиром в собственном теле.
Люди спрашивают о сексе, как будто это самое интересное. Это не так, но я скажу вот что: я спала со многими. Я не могу назвать точное число, потому что диссоциация и наркотики превращают время в статику. Сорок, пятьдесят, больше — всё размывается. Секс не придавал сил и не возбуждал. Большую часть времени я была слишком оцепеневшей, чтобы чувствовать что-либо, кроме мысли, что надо притворяться, что чувствую. Кайф в начале был невероятным — это тепло, словно ракета взлетает, ощущение, что ничто не может меня ранить, этот мягкий, тяжёлый кивок, когда мир отступает, как захлопнувшаяся дверь. Позже этот кайф стал серым и тусклым. Я продолжала принимать больше, думая, что смогу снова поймать то первое чувство. Но это невозможно. Ты ловишь только последствия.
Самая страшная ночь была не в какой-то киношной погоне. Было тихо. Я сделала укол двум друзьям. Я видела, как они оба вяло дышат, сбиваясь с дыхания, а я не могу пошевелиться. Я была «заперта» — туннельное зрение, без голоса, без тела, как будто мой разум сидел в первом ряду, а моё тело сдавалось. Мы все проснулись. Хотелось бы, чтобы это преподало мне какой-то урок, кроме удачи, но это правда. Удача и тот факт, что кто-то достаточно сильно меня встряхнул.
Если хотите знать, что метамфетамин сделал с моим телом: мои зубы и так были в ужасном состоянии — скученные, ортодонтические конструкции только усугубляли ситуацию. Метамфетамин не помог. Я горжусь тем, что мне пришлось удалить всего один зуб (не считая зубов мудрости). Что касается обезболивающих, то позже я научилась ставить чёткие границы. После операций я попросила максимально короткие рецепты на опиаты и налегла на неопиоиды, такие как кеторолак. Я не пью. Я не курю травку. Кофеин — мои единственные проблемные отношения, и, ладно, это навсегда 2020 год — у кого его нет?
У меня не было чёткого «дна». Целая эпоха была дном. Изменения происходили медленно: сначала детоксикация, затем дневной стационар. Быть «нянькой» во время абстиненции было одновременно унизительно и жизненно важно. Когда туман рассеивался, чувства возвращались рваными маленькими осколками. Я срывалась. Снова срывалась. Каждый раз я оставалась чистым чуть дольше. У меня не было какого-то благородного внутреннего компаса — у меня были повторения и люди, которые отказывались от меня отказываться.
Один из таких людей стал моим мужем. Мы познакомились на одном курсе, когда я получала лицензию фармацевта. Мы изучали разные предметы, но наши графики пересеклись, а затем и наши жизни. Он знает о моём прошлом столько же, сколько и я, и, честно говоря, я знаю не всё. Вот что делает диссоциация: она разрывает временную шкалу. То, что он мне дал, не было спасением. Он устроил мне терапию и медицинскую помощь, сидел в приёмных, защищал, когда я не могла связать ни слова, оберегал меня, не заворачивая в пузырчатую плёнку. Он совершил невозможное: позволил мне ошибиться достаточно, чтобы научиться, а потом стоял там, невозмутимый, когда я обернулась. Если вы когда-нибудь любили наркомана, вы знаете, как сложно найти этот баланс. Если вы наркоман, вы знаете, как редко можно позволить кому-то любить вас так.
Раннее выздоровление сделало меня сентиментальной по отношению к скучным вещам. Списки продуктов. Арендная плата, оплаченная первого числа. Просыпаться и вспоминать весь предыдущий день. Люди спрашивают, скучаю ли я по чему-нибудь из прежней жизни. Иногда по адреналину. По ощущению отсутствия ответственности. Но это та ложь, которой я себя обманывала, чтобы выжить: свобода — это не отсутствие ответственности. Настоящая свобода — это снова иметь выбор.
Сталкиваюсь ли я с людьми из прошлого? Иногда. Обычно это напряжённо. Некоторые злятся, что я «ушла». Некоторые хотят связей, которые я им не дам. На некоторых я злюсь из-за того, что моё тело помнит лучше, чем разум. Границы спасают меня в этом. «Нет» — это полноценное предложение. Уйти — это не предательство, это навык.
Стигматизация ощущается ещё до того, как произнесено первое слово. Я понимаю, почему люди с подозрением относятся к прошлому, подобному моему. История повторяется, если только не выстраивать свою жизнь так, чтобы это было сложнее. Поэтому теперь я считаю чистоту годами. Я придерживаюсь привычного распорядка, над которым раньше насмехалась. Я говорю новым врачам всю правду. Я избегаю романов, которые кажутся машинами скорой помощи, мигалками, воем сирен, всем срочным и небезопасным. Я верна так, как молодая я и представить себе не могла. Это важно для меня.
Людям нужна мораль о наркотиках, сексе, количестве жертв и о том, можно ли «сделать из шлюхи домохозяйку». Мой ответ скучен и верен: люди меняются, когда есть условия для перемен, и они работают над этим. Я работала над этим. Мне помогали. Необходимо и то, и другое. Если вы ждёте, что мир упростит вам жизнь, вам придётся ждать долго. Если вы ждёте героя, начните с того, кто не блещет в зеркале — сон, еда, встречи, терапия, очередной звонок врачу, друг, который отберёт у вас ключи от машины, когда у вас трясутся руки.
Что касается будущего, я не строю из себя человека, который строит планы на пять лет. У меня есть достойная работа. Я учусь ответственно распоряжаться деньгами, которые раньше просто сжигала. Мои отношения длятся четыре года и крепки. Три года без секса переросли в нечто большее. Мы говорили о детях. Прежде чем принять решение, я хочу проконсультироваться с генетиком — у нас в семье есть семейные проблемы — и с акушером-гинекологом, который скажет мне медицинскую правду, а не просто пожелание. Это может показаться слишком клиническим. Это противоположность автопилоту.
Если ты всё ещё в этом – в ловушке, в тумане, в спирали стыда – вот что я хотела бы, чтобы кто-то сказал мне голосом, который я могда бы услышать: ты не одна такая сломленная. Первый раз не возвращается, и, гоняясь за ним, ты теряешь всё остальное. Абстиненция заканчивается. Чувства возвращаются. Они тебя не убьют. Расскажи хоть одному человеку всю правду. Дай тому, кому доверяешь, разрешение сделать то, что ты не можешь сделать. Попроси о коротких рецептах. Выбери скуку на время. Береги свой сон, как рецепт. Продолжай появляться, даже если вчера у тебя случился рецидив. День, когда ты ненавидишь себя громче всего, – это день, чтобы вернуться к лечению, а не день, чтобы исчезнуть.
Я не чувствую себя «спасённой». Я чувствую себя присутствующей. Я варю кофе на своей кухне и целую мужчину, который знает во мне худшее, но всё равно спрашивает, как прошёл мой день. Я ложусь спать трезвой и просыпаюсь с воспоминаниями. История не гламурная, но она хорошая. Я построила жизнь, в которой самое интересное — то, что я смогу её сохранить.
